Акварели Гессе

Дмитрий Зубов

«Для меня два самых прекрасных занятия, которыми может заниматься человек, — это музицирование и рисование, и в том, и в другом я был дилетантом, но и то, и другое мне очень помогло в сложном деле — выстоять в жизни». Герман Гессе

Во французском языке есть интересное выражение — «скрипка Энгра». Своим появлением оно обязано известному художнику Жану Огюсту Доминику Энгру и его страстному увлечению музыкой. Но людей, занимающихся каким-нибудь любимым делом параллельно со своей основной профессией, оказалось так много, что это выражение зазвучало и на других языках, обозначая другое призвание, или вторую натуру, человека.

Герман Гессе не стал исключением. Правда, его любовь к рисованию назвать второй натурой в прямом смысле слова нельзя. Натур было гораздо больше — можно только удивляться многогранности его таланта. В молодости Гессе, подобно Энгру, не мыслил себя без игры на скрипке, год учился на часового мастера, неплохо разбирался в антиквариате. Но живопись заняла в его жизни такое место, что привычное слово «увлечение» не достаточно хорошо передает глубину происходивших в его душе процессов. «Поверьте, меня давно уже не было бы в живых, — признался однажды писатель, — если бы в самое сложное время моей жизни первые опыты в рисовании не поддержали бы меня и не спасли». Впору вслед французскому выражению «скрипка Энгра» ввести в обиход новое понятие — «акварели Гессе». И употреблять его в тех случаях, когда это занятие помогает «в сложном деле — выстоять в жизни». Так говоря о рисовании, Гессе нисколько не преувеличивал.

«Маленькая палитра, полная чистых, несмешанных красок светящейся яркости, — она была его утешением, его башней, его арсеналом, его молитвенником, его пушкой, из которой он стрелял в злобную смерть. Пурпур был отрицанием смерти, киноварь была насмешкой над тленьем. Хороший был у него арсенал, блестяще держался его маленький храбрый отряд, сияя, громыхали быстрые выстрелы его пушек». Это — строки из повести «Последнее лето Клингзора». Гессе писал их в 1919 году, в труднейшую пору своей жизни, пытаясь понять и выразить на бумаге изменения, происходившие в его внутреннем мире. Повесть во многом получилась автобиографической (впрочем, как и другие книги Гессе). Главный герой, художник по имени Клингзор, чувствует себя словно бы летящим над пропастью, его ни на секунду не оставляет ощущение близкой смерти: «Мы обречены на гибель, мы все, мы должны умереть, мы должны родиться заново, для нас пришло время великого поворота». Мысли и чувства Клингзора, пусть и не прямо, но отражают переживания самого Германа Гессе в то время.

«Это великое счастье — иметь возможность играть красками и петь хвалу природе». Герман Гессе

Смерть отца, душевная болезнь жены, мировая война, которая для Гессе была «кровавой бессмыслицей», привели писателя к глубочайшему внутреннему кризису. Его бескомпромиссные выступления против шовинизма, варварства, войны вызвали в ответ непонимание и ненависть. Гессе обвиняли в отсутствии патриотизма, называли предателем. Привычный, понятный мир рухнул в одночасье: «Я хотел быть писателем и одновременно бюргером. Это продолжалось довольно долго, пока я не понял, что не могу быть и тем и другим».

Ученик  К. Г. Юнга Йозеф Ланг, проводивший с писателем сеансы психотерапии, посоветовал ему в лечебных целях начать рисовать, отображая на бумаге содержание собственных снов. «Я начал заниматься живописью и впервые за сорок лет взял в руки уголь и краски. Я ни с кем не конкурировал, ведь я рисовал свои мечты», — писал Гессе в рождественские дни 1916 года.

Однажды с головой окунувшись в рисование, он до конца своих дней не расставался с красками и кистью. Сохранилось около трех тысяч его акварельных работ. Гессе собирал их в альбомы и дарил друзьям, выставлял их на выставках, иллюстрировал ими собственные книги, делал зарисовки на полях писем и дневников. С огромным упорством и даже одержимостью он отрабатывал технику композиции, учился приемам передачи перспективы, экспериментировал с сочетаемостью красок. Он словно бы очутился в новом, неведомом ранее мире.

«Я рисую сепией небольшое озеро, горы и облако в небе, на переднем плане на склоне холма игрушечную деревушку, прибавляю небу чуточку кобальтового цвета, озеру — мерцания берлинской лазури, деревне — золотой или неаполитанской желтой краски, все совершенно тонко, и я радуюсь тому, как нежно впитывающая бумага приглушает и сближает краски. Я делаю небо немного бледнее, стирая краску влажным пальцем, и как нельзя лучше развлекаюсь моей наивной маленькой палитрой...». Герман Гессе

«В один прекрасный день я открыл для себя совсем новую радость. Уже в сорокалетнем возрасте я начал рисовать. Не то чтобы я вдруг счел себя художником или захотел таковым стать. Но рисовать — это чудо, это доставляет много радости и делает тебя более терпимым. И пальцы у тебя потом не черные, как после писания, а красные и синие».

Гессе не раз отмечал, что без занятий живописью его литературный язык был бы намного беднее. Умение передавать оттенки чувства, полутона настроения, способность подмечать скрытые от глаз детали, нюансы поведения — всё это результат упражнений в рисовании. Но главное, что давала живопись, — иное взаимоотношение с миром, в котором ты уже не зритель, наблюдающий за жизнью других людей, а художник, то есть тот, кто хранит в своем сердце мерцание берлинской лазури на глади озера, отсветы неаполитанской желтой краски на соломенных крышах крестьянских домов и все оттенки синего, видимые на небесном своде. Мир становился для Гессе ближе, роднее с каждым новым штрихом карандаша, с каждой новой краской на очередной акварели.

Рассуждать о живописи — неблагодарное занятие. Ее надо смотреть. Тем более что картины Гессе довольно непредсказуемы. Честно говоря, не ждешь подобных теплых, светлых, идеалистических образов и красок от писателя, в чьих книгах общество и человек зачастую даны холодно, без прикрас, такими, какие они есть на самом деле. Исследователь художественного наследия Германа Гессе Фолькер Михельс сравнивает его картины с генераторами солнечного света, «которые в наших холодных, угрюмых индустриальных городах дают ощущение лета, надежды, радости жизни». А современник писателя Ромен Роллан признался Гессе в одном из своих писем: «Я в восторге от Вашего альбома акварелей. Они сочны, как фрукты, и утонченно грациозны, как цветы. Сердце радуется, когда смотришь на Ваши картины».

Рядом с мнениями мэтров просится еще один отклик, выловленный в бескрайних просторах сети Интернет: «Когда смотришь на картины Германа Гессе, рука сама так и тянется к бумаге и краскам, и хочется начать рисовать». Что ж, с этим высказыванием спорить не стану. Когда людей, которых Гессе не только научил задумываться о себе и своей жизни, но и заразил любовью к рисованию, станет много, тогда и выражение «акварели Гессе» наверняка займет в языке подобающее место.

«В моих сочинениях многим часто не хватает принятого почитания реальности, и когда я рисую, деревья обретают лица, а дома смеются или танцуют или плачут, но узнать, какое это дерево — груша или каштан — чаще всего нельзя. С этим упреком я вынужден смириться. По правде говоря, и моя собственная жизнь мне не раз представлялась не чем иным, как сказкой, часто я вижу и ощущаю, что мир внешний находится с моим внутренним миром в таком взаимодействии, в таком созвучии, которое я точнее всего мог бы определить как магическое». Герман Гессе
«Что такое зелено-голубое? Что такое жемчужно-голубое? Как можно выразить едва заметное преобладание желтого, кобальтового, синего, фиолетового? А ведь в этом преобладании заключена вся сладостная тайна настроения...» «Рисовать — это чудо. Я думал раньше, что у меня открыты глаза и что я на Земле наблюдательный странник. Но это приходит ко мне только сейчас... и это освобождает от проклятого волюнтаризма». Герман Гессе

Подписаться на журнал «Человек без границ»