Живописец Андрей Матвеев

Русский музей. Зал живописи петровской эпохи. Передо мной картина Андрея Матвеева «Автопортрет с женой Ириной Степановной». Парный портрет. Добрые, открытые, умные лица. Оба «не от мира сего»...
        Пытаюсь представить, как художник пишет портрет своей супруги. Ирина позирует, он рисует ей роскошное платье по последней моде — живописцу такое не по карману. Её большие светлые глаза смотрят на мужа. В них безграничное доверие её души, такой чистой, наивной. Матвеев взволнован, он не умеет скрыть своих чувств, нежность его проступает в каждом мазке. Уверенной рукой мастер выписывает изящный изгиб её шеи, высокий лоб, губы, застывшие в полуулыбке. Пишет вдохновенно и быстро... А потом он спешно пририсует себя, счастливого.
         Стоя перед картиной, я потерял счёт времени. Очнувшись, почувствовал неловкость из-за того, что нарушил уединение влюблённых, и поспешил выйти из зала, чтобы оставить их вдвоём.

А. Матвеев. Автопортрет с женой Ириной Степановной

Санкт Петербург, 1727 год. Вернулся на родину «птенец гнезда Петрова» живописец Андрей Матвеев. Ему двадцать пять лет, он опытный мастер европейского уровня. Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как Андрей, сын подьячего, попался на глаза Петру I вместе со своими рисунками. Императору приглянулся смышлёный мальчишка. Недолго думая, послал он его учиться живописному ремеслу за границу. Отправился Матвеев сначала в излюбленную Петром Голландию, затем во Фландрию, где был в учениках у известных художников, упорно работал и проявлял незаурядные способности и прилежание. За успехами Андрея Матвеева пристально следила императрица Екатерина I; ей в Петербург отсылал он свои холсты. Пожаловала императрица Андрею титул своего личного гоф-малера. Да вот не судьба была стать Матвееву придворным художником.

Одиннадцать лет — срок немалый. За это время не стало Петра, не стало и Екатерины. Никто на родине Матвеева не знает, никто не помнит, никому он не нужен. Так бы и остался не у дел, если бы не сообразил обратиться к Александру Даниловичу Меньшикову, благо тот пока ещё был у власти. Светлейший князь рассудил устроить Андрею экзамен: пусть покажет, на что годен. Экзаменовал Матвеева «первый придворный маляр», портретист Людовик Каравак. Именитый француз не скрывал своего высокомерия. Но, ничего не поделаешь, вынужден был объявить, что Матвеев «угоден лутче других российских живописцев быть в службе его императорского величества, понеже пишет обоя как истории, так и персоны». Андрея зачислили в штат Петербургской Канцелярии от строений, ведавшей всеми строительными работами в столице, а вскоре назначили начальником живописной команды Канцелярии.

А. Матвеев. Портрет Петра I

В живописной команде в те годы работали русские художники «старой закваски», иконописцы и живописцы. Многих из них прислали из Москвы после расформирования Оружейной палаты, которая была центром русской живописи и прикладного искусства, главной художественной школой России. На живописную команду возлагали большие надежды. Надежды оставались надеждами, а достойного применения художникам пока не находили. Дело было в том, что иностранные зодчие и инженеры не могли, а скорее всего и не хотели найти общий язык с русскими мастерами. Столкнулись две совершенно разные традиции искусства: европейского и русского, светской живописи и иконописи. Русские художники не понимали требований иностранцев, и те использовали опытных мастеров в лучшем случае как подмастерьев, а то и просто звали «тереть краски».

Назначение Андрея Матвеева, «русского европейца», пришлось как нельзя кстати. Показало это первое же испытание, выпавшее на долю художников, — написание картин для Летнего дворца, что на Лебяжьей канавке, готовившегося принять своего нового хозяина,12-летнего  императора Петра II. Приказано было исполнить шестнадцать двухаршинных полотен, изображающих «сухопутные и морские баталии». Матвеев выполнил эскизы и раздал их своим живописцам, тут-то и выяснилось, что «оные мастера не умеют фигуры писать». Что делать? Условия и сроки поставлены жесточайшие, а помощи ждать не от кого. Казалось, положение безвыходное. Да только не для Матвеева. Стал он спешно учить художников. Был Андрей от природы мягким, добрым человеком, очень заботливым, терпеливым. Смог найти подход к каждому, а ведь многие были старше его. Объяснял, переучивал, ломал сложившиеся годами привычки. К весне 1728 года совместными усилиями написали половину картин. Написали бы и все, если бы не новое распоряжение: «...По определению Верховного Тайного Совета повелено в Санкт питербурхе церковь Петропавловскую внутренним и внешним украшением отделать со всяким поспешением».

А. Зубов. Вид на Петропавловскую крепость. Гравюра. 1727. Фрагмент

Гордо взметнулся над Санкт-Петербургом золочёный шпиль колокольни церкви Петра и Павла, став символом города на Неве, а сама церковь пока не освящена, потому что освящать нечего — внутри голые стены. Повинуясь указу, отправили расписывать Петропавловскую церковь художников из разных ведомств города и даже вольных. «Смотреть» за живописью поручили Андрею Матвееву. Начали роспись, как положено, с купола. В верхнем ярусе работала живописная команда, писали по эскизам Матвеева фрески «из повестей евангельских». Работы в куполе шли безостановочно даже зимой. Берегли каждую минуту короткого светового дня. Можно только гадать, как художникам в неотапливаемом помещении удавалось согреваться самим и не давать замёрзнуть краскам. Здесь, в Петропавловской церкви, живописцы показали себя по-настоящему единой командой. Каждому художнику Матвеев поручал именно ту работу, в которой тот мог наилучшим образом проявить своё умение и индивидуальность. Трудясь бок о бок, мастера учились друг у друга. Как было заведено испокон веков, у каждого мастера были ученики, которых он и воспитывал как собственных детей, и обучал профессии, передавая секреты своего мастерства. Поскольку рук не хватало, обучение шло ускоренными темпами. Лентяи изгонялись, искатели лёгкой жизни уходили сами, не выдержав тяжёлых условий труда, а толковые и талантливые, подрастая, вливались в ряды команды.

А. Матвеев.(?) Архидиакон

Закончив роспись купола, художники сразу же  принялись за убранство стен. Шёл 1729 год, самый счастливый в жизни Андрея Матвеева. Работа, которой он отдавался со всем своим пылом, друзья, ученики. А ещё в этом году он женился. Женился, встретив свою любовь, семнадцатилетнюю дочь кузнечного мастера Ирину Степановну Антропову. Вскоре после свадьбы и написал Андрей «Автопортрет с женой». Жили Матвеевы небогато, в небольшом доме «о трёх деревянных покоях на санктпетербургском острову». С ними два ученика Андрея, они поселились у него с первых месяцев после его возвращения на родину. В этом году к Матвееву на обучение поступают ещё шестеро детей мастеровых из Петергофа и Стрельны, а также сын кирпичника.

У живописцев Андрея Матвеева, как всегда, дел невпроворот. С каждым годом команда крепнет, растёт число учеников. Главной школой для них становится совместная работа с учителем. Вместе с мастером они переходят из Петропавловской церкви в Летний и Зимний дворец, на роспись трёх Триумфальных ворот, воздвигнутых в честь торжественного въезда императрицы Анны Иоанновны в Санкт-Петербург. Вместе с Матвеевым и его живописцами работают ученики в Петергофе и Царском Селе, помогают расписывать Сенатский зал в здании Двенадцати коллегий, занимаются бесконечной реставрацией ветшающей монументальной живописи.

Живописная команда уже не та, что была раньше. Она превратилась в содружество творческих личностей, способных исполнить любые работы: от икон, портретов до огромных плафонов и панно, садовые украшения, театральные декорации и костюмы, миниатюры из финифти. Это уже настоящий художественный центр со своей сформировавшейся системой обучения. Пройдут годы. В Санкт-Петербурге откроется Академия художеств. Именно система обучения, заложенная в Канцелярии от строений во времена Матвеева и продолженная потом его учениками, ляжет в основу преподавания в академии.

За всё нужно платить. Спрос на живописцев Андрея Матвеева очень велик, их постоянно перебрасывают с одного места на другое, ничего не дают довести до конца. Раз уж они снискали себе славу самых умелых и надёжных мастеров, универсалов, то им и стали поручать любую работу без разбора. Так, Матвееву,   выполняя высочайшие капризы, пришлось раскрашивать царскую голубятню и экипажи царской конюшни, украшать императорскую галеру, выполнять сотни других бестолковых поручений. Художник на государственной службе — лицо подневольное. Тем более тогда, в жестокие годы правления Анны Иоанновны. В России — засилье иностранцев-временщиков, которых мало что заботит, кроме собственного обогащения. Завоевания Петра I безжалостно уничтожаются. Многих его сподвижников, тех, кому небезразлична судьба России, ждут казни, ссылки, плети. Пять лет провёл в казематах Петропавловской крепости и затем был сослан в Сибирь, где вскоре умер, любимец Петра, изумительный портретист Иван Никитин.

А. Матвеев.(?) Евангелист Матфей

Андрея Матвеева не трогают пока, он нужен, работает на износ. Его творческие силы напряжены до предела. Помимо прочего на нём и все административные дела, счета, отчёты, распределение материалов, дров, свечей. Скромный и терпеливый, Матвеев превращается  в настырного просителя, когда дело касается его команды. Он постоянно хлопочет то о выплате денежного и хлебного жалования ученикам, то о дровах для отопления помещения, где пишутся картины. Матвеев то и дело напоминает Канцелярии от строений, что один из его мастеров «пришёл во всеконечное убожество», другой «претерпевает с домашними своими немалую нужду», третий «впал в  несносные долги». Уже тяжело больной он пишет рапорт, просит «о награждении обретающихся при нём живописного дела учеников — Ивана Скородумова, Андрея Ярошевского, Петра Игнатова прибавочным жалованием... показанные ученики обретаются в науке своей со всяким прилежанием и неленостью, а определённым ныне жалованьем пробавляются как в пище, так и в одежде с немалою нуждою». Самому Матвееву месяцами задерживают жалованье, а ведь у него уже трое детей, семье едва удаётся сводить концы с концами. «Даровал ему Бог ныне дочь, — пишет Андрей, — которую в христианскую веру весть чем не имеет». С начала 1738 года жалование Матвееву перестают выплачивать совсем. Нет, видите ли, денег в казне. При этом иностранцам продолжают платить огромные суммы.

И без того слабое здоровье мастера под тяжестью непосильных нагрузок не выдерживает. Он тяжело болен, уже не выходит из дома. И всё равно работает. Здесь, дома, Андрей пишет иконы. Образа для церкви Симеона и Анны, что на Хамовой улице (ныне Моховая), Матвеев с помощниками начал исполнять ещё в 1734 году. Иконы писались очень медленно, Андрей срывал все сроки, его торопили, не раз угрожали штрафами. Не помогало, быстрее не получалось.

Церковь Симеона и Анны, Санкт- Петербург,1729-1734

Только сейчас, в последние свои месяцы, когда его уже ничто не отвлекало, он уловил нечто такое, чего не мог постичь раньше. Торопится он на иконах запечатлеть «увиденное». Пишет до тех пор, пока рука может держать кисть. 23 апреля 1739 года в 37 лет Андрея Матвеева не станет... Неоконченные иконы допишут его ученики.

Из записки вдовы, Ирины Степановны, в Канцелярию от строений: «...означенная просительница прошением своим объявляет, что она осталась после мужа своего, Матвеева, с малолетними ево детьми и оного мужа её тело погрести чем не имеет; и к тому же оный муж её должен здешним обывателям за взятые съестные и прочие припасы немалое число, которое просят того долгу неотступно».

Славная и горькая судьба у художника в России, не правда ли?

Илья Вузман