| Поделиться статьей: | | Статьи Послать ссылку другу  История > Ной Русской культурыЛебедева ОльгаНой Русской культуры  28 ноября исполняется 100 лет Дмитрию Сергеевичу Лихачеву. Его именем назван2006 год — год гуманитарных наук, культуры и образования в России.Мое знакомство с Лихачевым началось с передачи по каналу «Культура»: я слушала его рассказ о парке Монрепо — негромкий голос, изысканный слог, удивительная глубина, увлеченность и способность увлекать. «Сад (парк) — это подобие Вселенной, книга, по которой можно „прочесть“ Вселенную. Вселенная своего рода текст, по которому читается Божественная воля. Но сад — книга особая, она отражает мир только в его доброй сущности… Сад можно и должно читать, и поэтому главное занятие в саду — чтение книг». Тема садов — новая для академика Лихачева, сследователя Древней Руси. Это попытка подойти к садовым стилям как к проявлению художественного сознания той или иной эпохи, той или иной страны… Его называли «совестью нации», «патриархом культуры», «последним русским интеллигентом». Удивительно, каким образом ученый-древник, занимавшийся, в общем-то, книжной, кабинетной наукой, стал выразителем совести целого народа и символом интеллигентности? «Я мог бы назвать десятки имен людей, которые честно прожили свою жизнь и не нуждаются в оправдании себя тем, что „мы так верили“, „такое было время“, „мы тогда еще не по нимали“», — говорил он и добавлял, что обязанностью интеллигентных людей «всегда было и остается: знать, понимать, сопротивляться, сохранять свою духовную самостоятельность и не участвовать во лжи». Знать, понимать К этому он стремился с самых ранних лет. Еще в школе Митю Лихачева волновали серьезные вопросы: что важнее на весах времени — будущее или прошлое, в которое одинаково уходит и добро и зло? И что такое время? Всеведущ ли Бог? Что есть свобода для человека? После долгих рассуждений он пришел к выводу, что время лишь одна из форм восприятия действительности: «Муравей ползет, и то, что исчезло позади, для него уже как бы не существует. То, к чему он ползет, для него еще не существует. Так и мы, все живое, обладающее сознанием, воспринимаем мир. На самом же деле все прошлое до мельчайших подробностей в многомиллионном существовании еще существует, а будущее в таком же размахе до его покалиптического конца уже существует». Но время не обман, это одна из форм реальности, позволяющая человеку быть свободным и полностью ответственным не только за свои действия, но и за все доброе или злое, что заключено в его сердце. Школьная концепция времени, которую в своих «Воспоминаниях» Дмитрий Сергеевич назвал наивной, сыграла в его жизни роль «успокаивающую, способствующую твердости и душевной уравновешенности во всех… переживаниях, особенно в тюрьме ДПЗ и на Соловках». Он через всю жизнь пронес убеждение, сложившееся еще тогда, в юности, что «только правильная философия, правильное мировоззрение способны сохранить человека — и телесно, и духовно». И вспоминал слова Кассия из шекспировского «Юлия Цезаря»: Если пред бедами Случайными ты упадаешь духом, То где же философия твоя? Веселая наука До конца 1927 года в северной столице было множество философских кружков. У одного из школьных преподавателей Мити Лихачева собирался кружок Хельфернак «Художественно литературная, философская и научная академия», членами которой являлись и маститые ученые, и студенты, и школьники. В двух тесных комнатках, где заседали «академики», имелась и тщательно подобранная библиотека, которой пользовался Лихачев. Он вообще говорил, что библиотеки и кружки стали основой его образования. В те суровые времена, когда набирал силу «красный террор», когда начались аресты и доносы, более безопасным казалось общение в шутливых кружках. И Лихачев стал бывать в КАНе Космической Академии Наук. У членов КАНа было свое приветствие, свой гимн, свое священное место в Царском Селе на вершине Парнаса… КАНовцы провозгласили «принцип веселой науки» —науки, которая ищет не просто истину, но истину радостную и облеченную в веселые формы. Ведь не зря же с давних времен в университетах устраивались торжества, парадные шествия, церемонии, были свои костюмы и пышные звания. По прочитанным докладам в КАНе получали кафедры, и Лихачев, сделавший доклад об утраченных преимуществах старой орфографии, получил кафедру старой орфографии, другим ее названием было: кафедра меланхолической филологии. Соловки за «орфографию» Когда открыли доступ в архивы КГБ, был найден акт медицинского освидетельствования Д. С. Лихачева от 23 февраля 1928 года: «Объективное исследование. Общий вид — слабогрудый, телосложение слабое; питание — пониженное; физические недостатки: плоская грудь, сердечно-сосудистая система — нечистый шум у трехстворчатого клапана, учащенный пульс; органы дыхания — увеличение бронхиальных альвеол. Диагноз: хронический катар верхушки левого легкого, невроз сердца. Заключение — следовать к месту назначения может, желательно в местность с сухим, теплым климатом». На Соловки… Только после окончательной реабилитации в 1992 году из ФСБ Лихачеву вернули одну из главных улик его «контрреволюционной деятельности» — доклад о старой русской орфографии. И хотя своей шутливостью он соответствовал духу карнавала, царившему в КАНе, видны глубина и независимость суждений юного «академика»: «Старая орфография приемлемее эстетически как вызывающая у каждого массу ассоциаций личного характера и из истории русского языка. Например, „е“ вызывает представления о культурных взаимоотношениях с Грецией (Византией), напоминает о греческом происхождении многих слов. „Ъ“ часто является заключительной виньеткой к слову. Это одна из самых красивых букв. Ижица пленяет своей редкостью. Это не столько буква, сколько украшение. Даже графическое начертание ее идет вразрез со всем русским алфавитом. Всю русскую азбуку можно сравнить с приготовленным к иконописанию материалом. Простые буквы, в большинстве случаев соответствующие звукам, можно будет сравнить с чистыми красками: синий, белый, зе- леный, желтый и т. д.; „ъ“ следует уподобить золоту, серебру, а „Y“ (ижицу) драгоценным камням». Сопротивляться Об ужасах Соловков Дмитрий Сергеевич вспоминать не любил, он рассказывал о прекрасных людях, окружавших его там: «Интеллигенция в условиях Соловков не сдавалась. Она жила своей, часто скрытой духовной жизнью, собираясь и обсуждая разные философские проблемы. Заключенные поддерживали друг друга, помогали. А. А. Мейер на Соловках работал над философскими статьями, и в частности над размышлениями о „Фаусте“. Текст Гете ему подавал Г. О. Гордон, человек энциклопедических знаний, помнивший всего „Фауста“ наизусть на немецком языке». В СЛОНе читались лекции, игрались спектакли (в лагерный театр, по воспоминаниям бывших узников, попасть было труднее, чем в Большой), выпускались, при участии Дмитрия Сергеевича, газета и журнал «Соловецкие острова» — реальность начинала восприниматься как «мир страшных сновидений, кошмаров, лишенных смысла и последовательности». Люди спасали разум как могли — способами «веселой науки», уходя в литературу, переключаясь с лагерного быта на искусство, пусть тоже лагерное. Именно это помогало выживать и жить на Соловках — искусство «вносило в мир упорядоченность», помогало преодолеть душевный хаос, смуту, растерянность, страх. В архиве Лихачева сохранились «Советы идущему по этапу» с таким пунктом: «Верующий — тверди молитву. Неверующий — стихи». Вездесущие стихи с их красотой слога, гармонизирующим ритмом и возвышенностью мысли всегда приходили на помощь. Его судьбу можно было бы изобразить как череду репрессий и несчастий, но они никогда не определяли его жизнь. Сам Лихачев дал этому свойству название «резистентность» — сопротивляемость. «Я понял следующее: каждый день — подарок Бога, мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным за каждый день. Поэтому не надо бояться ничего на свете». Сопротивляемость помогла ему сохранить верность себе в лагере, где он отказывался помогать охране, просившей его читать атеистические лекции для заключенных, ибо помнил, что Соловки — священное для каждого русского человека место. Сопротивляемость помогала жить в блокадном Ленинграде, где он остался вместе со всей семьей. Двум его дочкам было тогда почетыре года. «Утром мы молились. Дети тоже. С детьми мы разучивали стихи. Учили наизусть сон Татьяны, бал у Лариных, учили стихиПлещеева, Ахматовой. Еды не просили. Только когда садились за стол, ревниво следили, чтоб всем всего было поровну… Дети сами накрывали на стол и молча усаживаись. Ни разу не заплакали, ни разу не попросили еще: ведь все делилось поровну». В условиях блокады была выпущена его книга «Оборона древнерусских городов». Человек сам выбирает свою судьбу и самза себя отвечает, считал Дмитрий Сергеевич. «И не надо ни на кого сваливать вину за свою „несчастность“ — ни на коварных соседей или завоевателей, ни на случайности, ибо случайности далеко не случайны, но не потому, что существует какая-то „судь- ба“, рок или миссия, а в силу того, что у случайности есть конкретные причины». Серьезная наука Свой научный путь Лихачев начал с обобщающих трудов по истории русской культуры и литературы за несколько веков. В этих книгах проявилась характерная для него черта — стремление рассматривать литературу в ее тесных связях с просвещением, наукой, изобразительным искусством, фольклором, народными представлениями и верованиями. Этот подход позволил ему говорить о русском замедленном Ренессансе, выявить черты отечественного барокко; он умел находить в русском средневековье то, что соединяет нас с цепью времен, ибо человек есть часть общества и часть его истории. Все работы Лихачева обнаруживают важное качество ученого — умение изложить свои научные наблюдения так, чтобы они заинтересовали широкие круги читателей-неспециалистов. Это внимание к читателю, стремление пробудить в нем интерес и уважение к прошлому своей страны пронизывают все творчество Лихачева. Он не просто исследовал особенности древнерусского языка и построения художественного текста, но говорил о законах морали и нравственности, соблюдать которые пристало культурному человеку во все времена. Он приобщал современников к сокровищам отечественной культуры — от киевских и новгородских летописей, Андрея Рублева и Епифания Премудрого до Пушкина, Достоевского, философов и писателей XX века. В последние годы академик Лихачевстал известен всей стране, но как ученый часто оставался одинок и не понят. Коллеги осуждали его за то, что он выходит за рамки «чистой науки», выступает в газетах. Люди церковные недоумевали, как можно говорить о духовной литературе светским язы- ком. «Патриотов» настораживала его теория многонациональности отечественной культуры, «космополиты» же не могли принять «Заметок о русском»… Духовная самостоятельность А он защищал гуманитарные науки и не уставал говорить о нравственности ученого. «Точные науки не могут развиваться без развития гуманитарных наук. Ибо именно гуманитарные науки обеспечивают должный уровень интеллигентности ученых, занятых в любых сферах знания… гуманитарные науки тесно связаны с исследованиями сложнейшего в мире „механизма“ — человеческой души». Признаком интеллигентности для него были не только образованность, но и нравственные качества, прежде всего духовная свобода и независимость мысли. Сам он был прекрасным воплощением этих качеств. Он искал точный термин, который вместил бы в себя комплекс понятий, связанных с внутренним миром человека, со связями человека с человеком, человечества с природой и планеты со Вселенной. По аналогии с биосферой Вернадского Дмитрий Сергеевич ввел понятие гомосфера: «Я веду речь об очень важной области жизненных интересов и нужд каждого человека. Именно человека, а не абстрактной усредненной личности. Это огромная сфера, охватывающая гуманистическую сущность общества и, я бы даже сказал, всего живого, всего сущего на планете и даже во всей Вселенной. „Человекосфера“… Или — ГОМОСФЕРА». Одной из основ гомосферы он считал преемственность, ибо в ней заключен важнейший принцип бессмертия наивысшидостижений творческого духа человека. Не участвовать во лжи «Каждый из нас, в лютые времена или благополучные, каждый день делает маленький или большой выбор… — сказала в одном интервью Наталья Солженицына, — сделать выбор в экстремальной ситуации в каком-то смысле намного проще. Потому что ясно — что белое, а что черное. Это ситуация моря. А в луже не страшно. Никто не боится утонуть в луже — ну, разве что ис- пачкаться… На самом деле топит лужа, которой ты не опасаешься». Жизненные испытания — не гарантия праведности. Многие, пройдя через ад, остаются опалены его огнем, многие ломаются. Но есть и те, кто выносят из жизненных катастроф и трудностей мудрость, смирение и нравственный опыт. В адрес Лихачева звучало порой немало обвинений, например в сотрудничестве с «органами». Хотя все хорошо знали, что связанные с КГБ ученые всегда представляли нашу науку в странах Запада. А Дмитрий Сергеевич был невыездным с 1970 года, когда его избрали академиком, до 1985 года, когда рухнул «железный занавес». В 75-м на него было совершено нападение — через день после того, как он отказался подать голос за исключение из Академии наук А. Д. Сахарова. В 76-м, когда он сотрудничал с Солженицыным, передавая ему материалы для «Архипелага ГУЛАГ», пытались поджечь его квартиру, перед тем туда проникли неизвестные — искали что-то среди бумаг. Лихачева называли бойцом-одиночкой, потому что борьбу он всегда начинал один, не надеясь на подкрепление. У него не было ни влиятельной должности, ни партии, которая стояла бы за ним, а был лишь личный авторитет и моральная репутация. «А что я могу? Это невозможно» — подобного оправдания он не принимал никогда и, не имея ничего, кроме своего слова, — мог. Когда остались позади Соловки, блокада, эвакуация и настали относительно мирные времена — казалось бы, можно было наконец пожить спокойно, углубиться в любимую древнерусскую литературу. Но он стал спасать — культуру. Ной русской культуры К нему обращались со всех сторон с самыми разными просьбами, и не всегда верилось, что возможно что-то сдвинуть и изменить. Тогда он говорил: «Даже в случаях тупиковых, когда все глухо, когда вас не слышат, будьте добры высказывать свое мнение. Не отмалчивайтесь, выступайте. Я заставляю себя выступать, чтобы прозвучал хотя бы один голос. Пусть люди знают, что кто-то протестует, что не все смирились. Каждый человек должен заявлять свою позицию». Ему удалось отстоять и спасти лесной район Лесковиц в Чернигове, библиотеку в Мышкине, остановить разработку песчаных карьеров в заповеднике Плес на Волге. В 1980 году он защищал от вырубки паркиЦарского Села. Он помог сохранить усадьбу Д. И. Менделеева, пушкинское Захарово, блоковское Шахматово; ему обязаны своим спасением, изменением в судьбе не только люди, но и книги, и квартира Марины Цветаевой в Москве, и деревья пригородных парков, и Александровский сад. В 81-м он целый год боролся с архитекторами, которые хотели реконструировать Невский проспект. В 83-м спасал от химических нечистот Финский залив. В 91-м сбылась его заветная мечта — возвратить родное имя городу на Неве. Именно в нашей стране, по инициативе и при прямом участии Д. С. Лихачева быларазработана Декларация прав культуры. Он создал Фонд Культуры, создал журнал «Наше наследие», 20 лет возглавлял серию книг «Литературные памятники». Согласился стать народным депутатом. В послед- ние годы жизни задумал создать гуманитарный благотворительный фонд, этот фонд появился в 2001 году, уже после его смерти. Дмитрий Сергеевич говорил о необходимости вернуть храмы и монастыри верующим, и прежде всего Соловки и Валаам. Поддерживал неформальное движение молодежи и сохранение культуры исчезающих народов России, возвращал из-за рубежа культурное наследие эмиграции. Наконец, боролся за чистоту русской речи, эталоном которой был всегда его изысканный слог. Сейчас трудно представить, что поколения советских людей лишь смутно знали имена Максима Грека, Епифания Премудрого и даже Андрея Рублева; имена подвижников и просветителей Руси открывались именно в книгах Лихачева. «Он был своего рода Ноем русской культуры. Со страниц его книг, как из некоего ковчега, сходили святители, преподобные, благоверные князья и праведные жены», — писал о нем профессор Е. Г. Водолазкин, его ученик. Свои воспоминания о Дмитрии Сергеевиче, названные характерно — «Один из последних», замечательный писатель Даниил Гранин закончил такими словами: «К старости еще четче обозначилось в нем благородство, с каким прожита была его жизнь. Он не похож на богатыря, но почему-то напрашивается именно это определение.Богатырь духа, прекрасный пример человека, который сумел осуществить себя. Для меня он один из последних образцов русской нтеллигентности». Обсудить статью в сообществе читателей журнала "Человек без границ" Подписаться на журнал "Человек без границ" Журнал "Человек без границ". При цитировании материалов ссылка обязательна. Mailto: admin@manwb.ru __________ ___ |
